— Марк Григорьевич, как вам кинофестиваль в Чебоксарах?
— Размаха чуть-чуть не хватает, но это объяснимо. Появятся спонсоры, появится размах. Фестивалю 10 лет — для меня это еще молодость, вот когда будет 20 лет, тогда уже будем говорить, что он стал большим.
Очень серьезная программа. Проведена серьезная работа по отбору конкурсных картин. С первых дней я для себя ничего не подметил. И это даже хорошо, означает, что нет предпочтений. Кино на таких фестивалях не всегда вызывает массовый интерес зрителя, но люди все равно тянутся. Хотя для того чтобы лично меня заставить влюбиться, надо очень сильно постараться.
Я считаю, не бывает регионального или федерального кино. Есть просто кино. Как я иногда говорю: «Есть хорошее кино, плохое и индийское» (смеется). Хотя теперь индийское уже вышло на уровень, а раньше я запрещал дочери ходить на него. В основном зритель ходит на массовое кино, и в этом нет трагедии. Всегда есть 10% зрителей, которые ходят на Сокурова и фестивали… Никогда не забуду, как в дикие 90-е годы мы открыли первую видеотеку с восьмью залами. Там было коммерческое кино, умное кино, порнографическое... Сначала все бросились, естественно, в один зал. А потом я обратил внимание, что зритель начал идти и в другие. Я называю это «продюсерский коридор». Продюсер не должен указывать, куда идти зрителю, он должен создать для него возможность выбора. А дальше следить за его вкусом. Постепенно мы убрали порнографическое кино, потому что зритель начал ходить на другое.
— В кризисный период как все-таки провести добротный кинофестиваль при минимальных затратах?
— Я не дам совета, как при минимальном бюджете провести фестиваль. Это невозможно. Везде есть деньги, другой вопрос — куда уходят эти деньги. У нас с «Кинотавром» все начиналось с того, что никто нам денег, естественно, не давал. Это смешно, когда в итоге всего на 700 тыс. рублей был сделан самый богатый фестиваль в стране. И не надо стесняться, что деньги на фестиваль «Кинотавр» были взяты у бандитов, у людей, которые сидели в банках. Я приходил и говорил: «У вас же дети растут, вы же хотите, чтобы они были на фестивале, приобщались к искусству?» И они давали нам денег. А потом, через 2-3 года, когда о «Кинотавре» заговорили, уже не надо было просить. Но сначала, конечно, надо было придумать фестиваль. «Кинотавр» мы придумывали два года, сначала были в Ялте, потом перебрались в Сочи. Я не буду скрывать, в Сочи приезжали сомнительные люди, которые давали деньги, теперь эти люди… в правительстве, да где угодно.
— Вы так просто об этом говорите…
— (Смеется) Не надо стесняться. В нашей стране нет других денег, кроме бандитских. Нет других. Дело продюсера — их искать, чтобы осуществлять кинематографические затеи.
У нас были случаи, когда 300 артистов сидели в самолете, и мы не могли его отправить, потому что не было денег, чтобы заплатить. И мы сидели перед одним кабинетом… А мимо шел Черномырдин, который на тот момент был председателем оргкомитета «Кинотавра». С ним Чубайс и Кудрин. И Черномырдин говорит Чубайсу: «Ты че ребятам денег дать не можешь?» Чубайс обращается к Кудрину, Кудрин — к «Алфа-Банку». Через 10 минут все было. Других способов нет. Надо доставать деньги за счет обаяния. У меня его было максимальное количество. (Смеется). То же самое сегодня у Роднянского, который достает деньги на «Кинотавр», у него рядом есть женщина-миллионерша, которая дает ему эти деньги, и он себя отлично чувствует.
— Если говорить о «Кинтавре», он сегодня, на ваш взгляд, сильно изменился?
— Они многое потеряли. Раньше нам приходилось брать на фестиваль всех, чтобы создать атмосферу. Сейчас атмосфера утеряна за счет того, что они нашли деньги и сейчас могут позволить себе выбирать актеров. Вообще, у нас в стране, к сожалению, есть только один фестиваль. Все остальные… это просто… Ну, есть еще Выборгский — хороший фестиваль за счет армянских денег. Армяне захватили в Москве все сети кинопроката и за этот счет снабжают Выборгский кинофестиваль.
Я помню еще те времена, когда убивали директоров кинотеатров за то, что они крутили российское кино. На рынок выпускалось третьеразрядное американское кино класса «Д», тем самым закрывая рынок для российских фильмов. И с этим приходилось сталкиваться. Через пять-шесть лет именно «Кинотавр» стал прокатным местом, где можно было показывать отечественное кино в неограниченном количестве. Мы брали картины, которые даже показывать, может быть, и нельзя было, но мы брали, устраивали дополнительные туры, лишь бы они крутились во время фестиваля. Смешно сказать, в 90-91 годах снимали все: от вахтера до лифтера. Приходил какой-нибудь мужик и говорил: «Я хочу снять вот эту девочку». И клал на стол сценарий. Снимать можно было все что угодно, на фестивале было по 400 картин! Уровень ужасный! Потом все спало, кончились деньги. Начались «черные вторники», «трудные понедельники»... Все разваливалось на глазах. Мы достигли того, что на экране было только 35-40 картин. Потом все началось снова.
В дело вмешалось государство. Организовало Фонд кино, выделили сумасшедшие деньги. Но эти деньги достаются «не этим и не тем». Выделятся по 4 млрд и делятся на 7-8 компаний. Есть система отката, настолько прозрачная, аж противно. У нас кино кончается на уровне производства. Произвели, поделили деньги, а прокат… прокат никого не интересует. Кроме четырех компаний, в число которых входят Роднянский, Михалков, Толстунов.
— Если говорить о качестве кинолент…
— При всех наших викингах это не кино, это слабое кино, к сожалению. Когда мы все-таки выходим на уровень, если удается, то это больше все-таки авторские ленты. Звягинцев… Забавно, Роднянский и Толстунов заставили наших классиков авторского кино делать «Ледокол» — коммерческий фильм. И ребята растерялись. Они хотят здесь сделать что-то свое, и не получается. Заточены не под это, им это противопоказано. Хотя у них, как у людей талантливых, когда-нибудь это получится.
— А как вы относитесь к модному сегодня патриотическому кино?
— Плохо отношусь. Я не люблю слово «патриот». Хоть казните меня. Я не люблю патриотическое кино. Его не должно существовать. В СССР было социальное кино — мы не рассказывали о любви мужчины и женщины, мы рассказывали о любви слесаря-сантехника к доярке. Мы решали социальные проблемы, а кино не любит этого, кино любит хорошо рассказанные истории. Звягинцева все время обвиняют, что он порочит Россию. Возьмем хотя бы фильм «Левиафан». Он рассказал о плохом губернаторе или мэре городка, который издевается над… А что в американском кино мы не видели, как плохой шериф издевается над людьми? Звягинцев рассказывает историю плохого человека. И это вызывает истерику. Что творится сегодня под словом «патриотизм»? Запрещают оперы, а что творится с «Матильдой» (фильм Алексея Учителя — прим. ред.), еще даже не вышедшей на экран? Религиозники вмешиваются во все, и все это на уровне слова «патриотизм». Оскорбление родины, чувств верующих, патриотов… Каких патриотов? Надо любить Родину, а не заниматься патриотизмом.
