Конечно, наряду с достижениями были у него и ошибки, и колебания вместе с руководящей линией партии, которые его потомки воспринимают сегодня неоднозначно. Вот одна из таких историй.
— В конце 1980-х годов мне довелось изучать личный архив народного поэта Чувашии С.В. Эльгера в квартире, где он жил в последние годы, — рассказывает доктор филологических наук В.Г. Родионов. — Вдова Семена Васильевича была со мной любезна, но наотрез отказалась предоставить для работы часть своего «спецхрана». Это были письма и фрагменты дневников, где Семен Васильевич критически оценивал деятельность некоторых партфункционеров и даже областной организации КПСС. Но я все же сумел убедить Евдокию Алексеевну, что эти документы крайне важны для правильной оценки нашего прошлого, и она пошла мне навстречу. Среди этих бумаг оказались два интереснейших письма, адресованные тогдашнему первому секретарю обкома КПСС С.М. Ислюкову, где народный поэт излагает свою душевную боль, обращаясь к адресату как «коммунист к коммунисту». Завел разговор народный поэт о том, о чем в то время не то что писать прямо и открыто, но и говорить вслух не было принято. Речь шла о национальной политике партии.
«Уважение языков всех народов является одним из главных устоев ленинской национальной политики, — как бы теоретизирует вначале поэт. — Ибо язык народа — это есть сам народ… Наш чувашский язык, как и другие языки малых народов Советского Союза, освобожденный Великой Октябрьской революцией от векового унижения, бесправия и застоя, воспрянул, обогатился и расцвел. На этом языке теперь можно создавать высокохудожественные произведения литературы и искусства. Но надо иметь в виду, что всякий язык может принести свои прекрасные плоды только в том случае, если он пользуется всеобщей любовью своего народа и уважением окружающего его братских народов… В этом отношении приходится сказать, что наш язык в настоящее время не везде, а особенно в верхах — республиканских учреждениях и организациях — пользуется уважением и занимает подобающее ему почетное место. В настоящее время он почти вытеснен из государственных учреждений, общественных организаций, вузов и техникумов. Да и в средних школах родному языку предоставлено не очень-то завидное место — его место находится у самой двери школ».
Да, что-то неладное творилось тогда, и это было видно невооруженным глазом: с одной стороны, добились всеобщего равенства, и не только имущественного, но и языкового, данная мысль была подчеркнута даже в Программе партии. Но в то же время смотрите, что творится: «… Преподавание чувашского языка и литературы в 7-8 классах урезано до крайности, оставлен только 1 час в неделю, — удивляется народный поэт. — Это же не изучение, а только беглое и поверхностное ознакомление с родным языком и литературой. Спрашивается, до какого уровня хотят опустить наш язык такие горе-педагоги? В столице Чувашии до сих пор функционировала одна школа. А теперь и этой школы не стало…»
Следует отметить, что письмо развернутое, эмоциональное. Создается ощущение, что автор выводит на бумагу накипевшие строки здесь и сейчас: «Чувство уважения и любви к родному языку надо прививать человеку с самого раннего детства, в пожилом возрасте возбудить в нем это чувство будет трудно. Это благородное дело должна сделать школа. Еще до сих пор многое мешает успешному освоению законов чувашского языка и правописания — отсутствие научно разработанной грамматики и стабильной орфографии. Сектор языка и литературы Чувашского НИИ еще в довоенные годы завел нашу орфографию в тупик неразберихи. В связи с этим в настоящее время каждый наш писатель, журналист пишет по «собственной» орфографии…. Обкому КПСС следовало бы указать Чувашскому НИИ, чтобы он посерьезнее взялся за дело упорядочения чувашского языка и его письменности и продвинул бы это дело с точки замерзания… Другой факт. В прошлые годы учащиеся, поступающие в педучилище, подвергались испытаниям по чувашскому языку и литературе. А теперь этого нет… Дальше — о положении родного языка в учреждениях и организациях республики. В республиканских учреждениях и с посетителями из деревень, плохо знающими русский язык, на родном языке говорят немногие. Доклады и лекции не только в стенах учреждений, подчас и на селе со сплошным чувашским населением проводятся на русском… Пренебрежение к чувашскому языку остро ощущается в столице республики. В дни больших праздников, если на фронтоне здания вывешены 3-4 лозунга, в редком случае можно встретить только один лозунг на чувашском языке».
«Великая Октябрьская революция разбила вековые цепи духовного порабощения народов, она дала возможность поднять и обогатить языки ранее задавленных и униженных народов. Если это так, то почему мы не должны поднять престиж своего родного языка и не поставить его на подобающее место? Это мы должны сделать. Чувашский областной комитет партии не должен попустительствовать дальнейшему унижению и заглушению нашего языка. А для этого у обкома КПСС имеются разные пути и возможности…»
Какова была реакция С.М. Ислюкова, чье слово тогда возводилось в республике в ранг закона? Как истолковал он ниже- и вышестоящим «товарищам», а также некоторым «нетоварищам» положения этого письма, прежде чем приступить к использованию «разных путей и возможностей»? Ответы на эти вопросы мы находим во втором письме народного поэта, адресованном все тому же Ислюкову: «Посылая вам товарищеское письмо, я надеялся было поговорить в спокойной и мирной обстановке. Но получилось не так. Вы приняли меня с негодованием и даже напомнили о возможности потери партийного билета. А потом огласили об этом на пленумах ГК и ОК КПСС, выставляя меня политически незрелым и даже чуть ли не националистом. Я до сих пор не понимаю, в чем заключается моя ошибка… Мои статьи и произведения теперь начали подвергаться сугубой цензуре. Чем заслужил я такое недоверие? Не верю, Семен Матвеевич, что вы так мстительны и могли дать такую директиву, чтобы отнять у меня права на печатание. А потому думаю, что это либо проявление выходок перестраховщиков или же проявление подхалимства и угодничества… Разве так должны исправлять человека, если даже он допустил какую-нибудь ошибку? От таких методов «исправления» пахнет 1937-1938 годом… В таких случаях всегда найдутся люди, которые готовы из мухи делать слона. Создалось такое мнение среди некоторой части партактива города и по отношению ко мне после того, как секретари ОК партии упомянули мое имя с отрицательной стороны. В те дни среди знающих меня людей пошло тихое шушуканье о том, будто бы Эльгер попал в опалу перед обкомом КПСС, и редакции республиканских газет стали отказываться печатать мои статьи. Это было очень обидно для меня… Более 40 лет работал в области печати. Но вот теперь, после того, как навесили на меня ярлык «националистического толкователя», руководители республиканских газет объявили мне бойкот… Я не считаю себя политически отсталым человеком. С 1925 года состою в партии, ничем не запачкан. И вдруг из-за товарищеского письма меня считают каким-то политически ненадежным человеком, мною пренебрегают и закрывают мне дорогу к печатным органам…. Прошу вас, Семен Матвеевич, не омрачать мою жизнь в старости. Надо рассеять эту нездоровую, гнетущую атмосферу, создаваемую перестраховщиками и подхалимами. Был бы я националистом, меня бы изъяли еще 1937-1938 годах, когда из писателей остались только Чалдун, Иван Мучи и я. Долго общупывали, трепали и меня, но трогать не стали. А теперь только жить и радоваться бы за великие достижения и светлое будущее. Скажите, для чего окружили вы человека атмосферой недоверия?»
— Как видим, всемогущий первый секретарь не совсем адекватно воспринял письмо «аксакала» литературы, — продолжает В.Г. Родионов. — В резолюции к письму, копия которой хранится в архиве П.П. Хузангая, говорится: «Мысли, высказанные в данном письме, не являются мнением только Эльгера. Эти вопросы не раз стали предметом жгучих разговоров на собраниях первичной организации Союза писателей Чувашии». Может быть, испугался Ислюков народного бунта? Или окрика из Москвы? Но никаких причин для этого не было. В своем докладе по данному вопросу, с которым выступил перед «активом», он подчеркнул, что «в среде рабочих, колхозников и в подавляющей массе интеллигенции республики не возникают каких-либо недоразумений по национальному моменту… Хотя некоторые проявления националистического толка носят единичный характер, мы не можем не реагировать на них. Такие проявления имеют место среди отдельной политически незрелой части чувашских писателей».
Характерный момент: Ислюков с писателем ведет себя не всегда последовательно и искренне. К примеру, выступая перед «товарищами», он сообщает, что Эльгер в беседе в обкоме партии признал ошибочность своих взглядов. Но тот, оказывается, признал лишь неточность отдельных своих доводов: например, несоответствие истине утверждения о падении тиражей газет и журналов. Согласился он также с мнением первого секретаря, что в республике число членов творческих союзов растет, и это заслуга обкома, хотя в своем письме об этом ничего не писал и т.д. Но разве на этом основании можно говорить о признании ошибочности своих взглядов в целом? Еще один штрих: «Мы на встрече сначала поспорили, горячо спорили, а затем договорились и вели дружелюбную беседу. Ислюков намекнул, что письмо не будет вынесено на обсуждение. Не хотел давать гласности это письмо…» Но вскоре после тихой беседы началось такое!.. Громкий получился разговор, в ходе которого не все друг друга слышали.
В.Г. Родионов в конце беседы сообщил, что в архиве народного поэта были и другие письма, с которыми он обращался в различные «инстанции», а также дневники. Но после смерти его вдовы, видимо, при дележе наследства, они, а также многочисленные рукописи и награды оказались в мусорном контейнере, о чем в свое время писали в газетах.
